Неточные совпадения
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное
тело,
подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Главное начиналось, когда занавес снова исчезал и
к рампе величественно
подходила Алина Августова в белом, странно легком платье, которое не скрывало ни одного движения ее
тела, с красными розами в каштановых волосах и у пояса.
Пока наши собаки, с обычным, их породе свойственным, китайским церемониалом, снюхивались с новой для них личностью, которая, видимо, трусила, поджимала хвост, закидывала уши и быстро перевертывалась всем
телом, не сгибая коленей и скаля зубы, незнакомец
подошел к нам и чрезвычайно вежливо поклонился.
Когда я
подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на
теле не было никакой одежды.
Сделав несколько шагов вперед, Аглаида остановилась за деревом и стала смотреть, что будет делать Кирилл. Он лежал попрежнему, и только было заметно, как вздрагивало все его
тело от подавленных рыданий. Какая-то непонятная сила так и подталкивала Аглаиду
подойти поближе
к Кириллу. Шаг за шагом она опять была у ключа.
Гибким движением всего
тела она поднялась с дивана,
подошла к постели, наклонилась
к лицу матери, и в ее матовых глазах мать увидала что-то родное, близкое и понятное.
Скотину он тоже закармливает с осени. Осенью она и сена с сырцой поест, да и
тело скорее нагуляет. Как нагуляет
тело, она уж зимой не много корму запросит, а
к весне, когда кормы у всех
к концу
подойдут, подкинешь ей соломенной резки — и на том бог простит. Все-таки она до новой травы выдержит, с целыми ногами в поле выйдет.
При разговоре этом правитель канцелярии обратился воем
телом своим в слух, и когда предводитель перед началом карточной партии остановился у стола, он
подошел к нему.
К ней
подходил все тот же помощник капитана. Теперь он с почтительным видом остановился довольно далеко от нее, расставя ноги для устойчивости, балансируя движениями
тела при качке.
Проснулись птицы, в кустах на горе звонко кричал вьюрок, на горе призывно смеялась самка-кукушка, и откуда-то издалека самец отвечал ей неторопливым, нерешительным ку-ку. Кожемякин
подошёл к краю отмели — два кулика побежали прочь от него, он разделся и вошёл в реку, холодная вода сжала его и сразу насытила
тело бодростью.
Держась за стену, сотрясаясь на каждом шагу сгорбленным
телом, она
подошла к столу, достала колоду бурых, распухших от времени карт, стасовала их и придвинула ко мне.
Когда
тело отнесено было в каюк, чеченец-брат
подошел к берегу. Казаки невольно расступились, чтобы дать ему дорогу. Он сильною ногой оттолкнулся от берега и вскочил в лодку. Тут он в первый раз, как Оленин заметил, быстрым взглядом окинул всех казаков и опять что-то отрывисто спросил у товарища. Товарищ ответил что-то и указал на Лукашку. Чеченец взглянул на него и, медленно отвернувшись, стал смотреть на тот берег. Не ненависть, а холодное презрение выразилось в этом взгляде. Он еще сказал что-то.
Потом
подошла к брату с радостною улыбкой, сморщившею всё ее лицо, тронула его за плечо и начала руками, лицом и всем
телом делать ему быстрые знаки.
— «Всегда держись так, как будто никого нет лучше тебя и нет никого хуже, — это будет верно! Дворянин и рыбак, священник и солдат — одно
тело, и ты такой же необходимый член его, как все другие. Никогда не
подходи к человеку, думая, что в нем больше дурного, чем хорошего, — думай, что хорошего больше в нем, — так это и будет! Люди дают то, что спрашивают у них».
Он, не смея отказаться,
подошёл. Но теперь женщина уже не могла победить в нём неприязни
к ней. Она долго тормошила его и обидно смеялась над ним, потом, грубо оттолкнув от себя его костлявое
тело, выругалась и ушла.
Почти до рассвета он сидел у окна; ему казалось, что его
тело морщится и стягивается внутрь, точно резиновый мяч, из которого выходит воздух. Внутри неотвязно сосала сердце тоска, извне давила тьма, полная каких-то подстерегающих лиц, и среди них, точно красный шар, стояло зловещее лицо Саши. Климков сжимался, гнулся. Наконец осторожно встал,
подошёл к постели и бесшумно спрятался под одеяло.
Когда она прошла мимо Евсея, не заметив его, он невольно потянулся за нею,
подошёл к двери в кухню, заглянул туда и оцепенел от ужаса: поставив свечу на стол, женщина держала в руке большой кухонный нож и пробовала пальцем остроту его лезвия. Потом, нагнув голову, она дотронулась руками до своей полной шеи около уха, поискала на ней чего-то длинными пальцами, тяжело вздохнув, тихо положила нож на стол, и руки её опустились вдоль
тела…
Все посмотрели на него с некоторым удивлением, но никто не сказал ни слова, а между тем Долинский швырнул в сторону тальму, торопливо
подошел к двери, которая вела в рабочую комнату, и, притворив ее без всякого шума, схватил Дорушку за руку и, весь дрожа всем
телом, сказал ей...
Встают в обширной памяти его бесчисленные зарева далеких пожаров — близко не
подходил к огню осторожный и робкий человек; дневные дымы, кроющие солнце, безвестные
тела, пугающие в оврагах своей давней неподвижностью, — и чудится, будто всему оправданием и смыслом является этот его пронзительный свист.
Я
подошел к кучке. Все, молча и сняв шапки, смотрели на лежавшие рядом на песке
тела. Иван Платоныч, Стебельков и Венцель тоже были здесь. Иван Платоныч сердито нахмурился, кряхтели отдувался; Стебельков с наивным ужасом вытягивал из-за его плеча тонкую шею; Венцель стоял, глубоко задумавшись.
Ровной, размеренной рысью, чуть-чуть наклоняясь
телом влево, Изумруд описал крутой заворот и стал
подходить к столбу с красным кругом.
Подожду я у двери, покуда не ляжет этот гул на каменные плиты пола,
подойду тихонько
к распятию и сяду на полу пред ним — нет у меня силы стоять, кости и
тело болят от работы, и акафист читать не хочется мне.
От спанья в одежде было нехорошо в голове,
тело изнемогало от лени. Ученики, каждый день ждавшие роспуска перед экзаменами, ничего не делали, томились, шалили от скуки. Никитин тоже томился, не замечал шалостей и то и дело
подходил к окну. Ему была видна улица, ярко освещенная солнцем. Над домами прозрачное голубое небо, птицы, а далеко-далеко, за зелеными садами и домами, просторная, бесконечная даль с синеющими рощами, с дымком от бегущего поезда…
Булычов(щупая правый бок,
подошел к дивану, ворчит). Боров. Нажрался тела-крови Христовой… Глафира!.. Эй…
Караульные крестьяне приблизились
к начальству и все вместе двинулись
к мертвому
телу. Первым
подошел очень развязно Безрылов и сразу отдернул весь полог.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное тепло, сразу проникавшее все
тело. Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также
подошел к камельку и протянул
к нему иззябшие руки.
Если она
подходила к студенту слишком близко, то он сквозь одежду, на расстоянии, ощущал теплоту, исходящую от ее большого, полного, начинающего жиреть
тела.
И он узнал Маврушу. Но — творец! —
Как изменилось нежное созданье!
Казалось,
тело изваял резец,
А бог вдохнул не душу, но страданье.
Она стоит, вздыхает, наконец
Подходит и холодными руками
Хватает руку Саши, и устами
Прижалась
к ней, и слезы потекли
Всё больше, больше, и, казалось, жгли
Ее лицо… Но кто не зрел картины
Раскаянья преступной Магдалины?
Подойдя к ним, он остановился и, блестя на солнце
телом, выглядывавшим из бесчисленных дыр его костюма, громко шмыгнул носом, вопросительно уставился на них глазами и скорчил смешную рожу.
Сердито набросив на
тело жены простыню, он взял подушку и, снова
подойдя к окну, сел в кресло, положил подушку на подоконник, облокотился на неё и стал думать.
Тихон Павлович встал,
подошёл к окну и сел в глубокое кожаное кресло, недавно купленное им за два рубля у разорившейся соседки, старушки-помещицы. Когда холодная кожа прикоснулась
к его
телу, он вздрогнул и оглянулся.
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно
подошло к гробу, но прежде, чем подняться на ступени катафалка, оно остановилось, взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его
тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими, сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной пуговицы шалуна; потом посмотрело на него с неизъяснимой грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
И был ли то обман воображенья
Иль истина — по залу пронеслось
Как свежести какой-то дуновенье,
И запах мне почувствовался роз.
Чудесного я понял приближенье,
По
телу легкий пробежал мороз,
Но превозмог я скоро слабость эту
И
подошел с решимостью
к портрету.
Подошел Алексей
к пяльцам. Смотрит на поло́м — и ничего не видит: глаза у него так и застилает, а сердце бьется, ровно из
тела вон хочет.
И в душевном смятенье стал ходить он по горницам; то на одном кресле посидит, то на другом, то
к окну
подойдет и глядит на безлюдную улицу, то перед печкой остановится и зачнет медные душники разглядывать… А сам то и дело всем
телом вздрагивает…
Тогда
подошли старцы, уже бесстрастные от долготы пережитых ими лет, подняли
тело Мафальды, и отнесли его в дом
к старому Бальтасару.
На Огненной Земле Дарвин видел с корабля женщину, кормившую грудью ребенка; она
подошла к судну и оставалась на месте единственно из любопытства, а между тем мокрый снег, падая, таял на ее голой груди и на
теле ее голого малютки.
Дикий осел увидал ручного осла,
подошел к нему и стал хвалить его жизнь: как и телом-то он гладок и какой ему корм сладкий. Потом, как навьючили ручного осла, да как сзади стал погонщик подгонять его дубиной, дикий осел и говорит: «Нет, брат, теперь не завидую, — вижу, что твое житье тебе соком достается».
С этой мыслью он
подошел к Марье и остановился перед ней… А голова между тем кружилась от хмеля, в глазах мелькали цветные пятна, во всем
теле чувствовалась боль… Он едва стоял на ногах…
Оголение и уплощение таинственной, глубокой «живой жизни» потрясает здесь душу почти мистическим ужасом.
Подошел к жизни поганый «древний зверь», — и вот жизнь стала так проста, так анатомически-осязаема. С девушки воздушно-светлой, как утренняя греза, на наших глазах как будто спадают одежды, она — уж просто
тело, просто женское мясо. Взгляд зверя говорит ей: «Да, ты женщина, которая может принадлежать каждому и мне тоже», — и тянет ее
к себе, и радостную утреннюю грезу превращает — в бурую кобылку.
Лиза, ничего не понимающая, боящаяся, чтобы он не
подошел к ее окну и не отбросил ее в сторону, трепеща всем
телом, шмыгнула в полуотворенную дверь. Она пошла в детскую, легла на нянину кровать и свернулась калачиком. Ее трясла лихорадка.
Подходя все ближе и ближе
к неприятельским траншеям, Милица наклонялась все чаще над распростертыми на земле фигурами. Пробитые штыками
тела, оторванные руки и ноги, разорванные на части снарядами, — все это заставляло содрогаться на каждом шагу Милицу. A мысль в разгоряченной от лихорадочного жара голове твердила монотонно, выстукивая каким-то назойливым молотом все одно и то же...
— Мамао, — решительно
подошла я
к священнику, снимавшему епитрахиль после молитвы у
тела Юлико, — он пойдет прямо
к Богу?..
Ему указали на большой желтый дом с полосатой будкой у двери. Он вошел и в передней увидел барина со светлыми пуговицами. Барин курил трубку и бранил за что-то сторожа. Архип
подошел к нему и, дрожа всем
телом, рассказал про эпизод со старухой-вербой. Чиновник взял в руки сумку, расстегнул ремешки, побледнел, покраснел.
Под большинство этих определений
подходит деятельность восстанавливающегося кристалла; под некоторые
подходит деятельность брожения, гниения, и под все
подходит жизнь каждой отдельной клеточки моего
тела, для которых нет ничего — ни хорошего, ни дурного. Некоторые процессы, происходящие в кристаллах, в протоплазме, в ядре протоплазмы, в клеточках моего
тела и других
тел, называют тем словом, которое во мне неразрывно соединено с сознанием стремления
к моему благу.
Холодно, холодно в нашем домишке. Я после обеда читал у стола, кутаясь в пальто. Ноги стыли, холод вздрагивающим трепетом проносился по коже, глубоко внутри все захолодело. Я
подходил к теплой печке, грелся, жар шел через спину внутрь. Садился
к столу, — и холод охватывал нагретую спину. Вялая теплота бессильно уходила из
тела, и становилось еще холоднее.
Потом, совершенно неожиданно для нас, он, шаркая по траве длинными ногами, изгибаясь всем
телом и не переставая приятно улыбаться,
подошел к нам, приподнял шляпу и произнес слащавым голосом, в котором слышалась интонация воющей собаки...
Подавив усилием воли непрошеный, ничем не объяснимый страх,
подхожу к последнему
телу, заглядываю в лицо.
Войдя в траурную залу, он остановился и потребовал пить. Подкрепившись питьем,
подошел к гробу, но здесь упал в обморок. Когда он был вынесен и приведен в чувство, то подняли
тело и поставили в открытой карете. За гробом тянулся длинный ряд карет, и, так как покойница была жена генерала, то гроб провожала гвардия. Поезд отправился в Невский монастырь.
В кругу родных, в обществе гостей, если ему казалось, что она взглянула на кого-нибудь из мужчин, он
подходил к ней, как будто с ласкою и целовал ее, а в это время незаметно для других щипал ее самым бесчеловечным образом. На
теле ее не было живого места, все было покрыто синяками.